Я хочу рассказать о своём дедушке Юковском Станиславе Степановиче.
Он родился в 1935 году в крестьянской семье, которая проживала в деревне Ломовичи Октябрьского района. Мать Станислава Степановича, Фёкла Афанасьевна Юковская, занималась домашним хозяйством, а отец Степан Васильевич трудился в колхозе. В семье было четверо детей. - До войны детство моё было счастливым. В доме у нас всегда царили гармония и взаимопонимание. Родители каждому пытались уделить внимание, научить чему-то, привлекали к труду (у нас было большое хозяйство). Мечтал получить хорошее образование и профессию, но судьба распорядилась по-иному, - рассказывает Станислав Степанович.
Нарушила покой семья Юковских страшная война 1941-1945 годов, которая забрала у Станислава Степановича не только детство, но и родного отца.
- Когда началась война мне было шесть лет. Как сейчас, помню нашу первую встречу с немецкими солдатами: с самого утра шел дождь, я сидел у окна и беззаботно наблюдал за капельками, которые стекали по стеклу. Вдруг вижу: со всех концов деревни повалили немцы – пехота, конница и даже на мотоциклах ехали. Я, испугавшись, спросил мать: «Что это?» Её ответ навсегда остался в памяти: «Это,сынок,война…»
Узнав, что немецкие оккупанты начали жечь соседние сёла, среди которых была и деревня Селище, где в огне погибли двоюродная сестра Станислава Степановича, его родной дядя и тётя, семья Юковских поспешила вместе с односельчанами спрятаться в безопасное место.
- Когда фронт продвинулся ближе к Ломовичам, ночью в деревни начали взрываться снаряды. Спасаясь, мы бежали в лес. Пробыли там всю зиму. От холода нас защищали самодельные шалаши. Обуви, помимо лаптей, не было, поэтому я с ранних лет учился плести их из корней растений. Некоторые сельчане, не выдержав холода и голода, умирали, да к тому же ещё ходила эпидемия тифа. По весне немцы обнаружили нас и насильственно погнали в деревню Вернувшись в Ломовичи, Станислав Степанович обнаружил, что на месте их дома немцы развернули госпиталь.
- Мы никуда не ушли, жили рядом с чужаками, а они нас не трогали: у самих забот хватало, каждый день приходили машины с ранеными солдатами. Ночевали мы в сарае, выживали, как могли. Пришла как-то моя родная тетя Вера и рассказала, что в деревни есть пустой дом и туда можно переехать. Послушав её, мы так и сделали. Через некоторое время после переезда нас посетил комендант – высокий, рослый мужчина в фашистском обмундировании, но это был не немец, потому что на русском языке он говорил хорошо, без акцента. Он сказал тогда матери грозным тоном: «Собирайтесь на переселение». Мама, перепугавшись, начала собирать дрожащими руками самое необходимые вещи, но комендант запретил брать с собой что-либо. Мать только успела спрятать под одеждой документы. А я в это время ел кашу, спешил всё доесть, потому что подозревал, что нас ждёт что-то страшное, изнуряющее и долгое. Но комендант забрал у меня чугунок с едой и со злобой выбросил в огород. Пришла машина, и всех людей погрузили в неё. На улице стоял страшный вой и плачь: никто не знал, куда нас везут. Всех молодых женщин отобрали отдельно копать окопы, среди них была и родная тётя Станислава Степановича Вера, которая погибла под Бобруйском. Позже Станислав пытался её разыскать, но удалось только узнать из уст очевидцев, что она была смертельно ранена.
- По дороге машина останавливалась, чтобы погрузить новых пленных. Один мальчишка моих лет застрял ногой в грязи и не мог сдвинуться с места, тогда охранник взял его за воротник и швырнул в кузов, словно это был не человек, а ненужная старая вещь. Привезли нас на какую-то поляну. У всех перед глазами встала жуткая картина: колючая проволока, а за ней тысячи людей, мертвые вперемешку с живыми. Я не знал, где мы находимся, мне было страшно. А потом старшие рассказали, что это лагерь смерти «Дерть». Сначала всех приехавших погнали к пропускному пункту. Там горел костёр, людей обыскивали, всё, что находили, жгли. Мама шла впереди, а мы за нею. Немец поднял кофту матери и, найдя документы, бросил их в огонь. А потом нас посадили за колючую проволоку, и там я пробыл до 19 марта 1944 года. Условий для жизни в лагере не было. Людей не кормили, спали они на улице, многие просто замерзали заживо.
-Есть было нечего. Только помню, как приехала машина, нагруженная толи гнилой капустой, толи картошкой, и немцы сбрасывали это нам, узникам, лопатами. Кто был в силах бежать за пропитанием – бежал, а кто не мог – умирал. Один раз привезли даже хлеб, нашпигованный опилками, его бросали в толпу, как кирпич. Одежда на нас вся оборванная, людей ничего не грело. Помню однажды я увидел мерцающий вдали огонек, подбежал ближе к разведенному костру. Какая-то женщина грела на нем чугунок с водой и сушила валенки. Видимо, она была из России, потому что ни у одного белоруса не было подшитых валенок. Немцы не разрешали разводить огонь. Нарушение заметил один из охранников. Подойдя ближе, он ударил ногой по чугунку, а потом взял валенок и начал им избивать женщину. Я испугался и убежал. Не знаю, что было дальше, может быть, он ее и убил. Чистой воды никто не давал. Брали мы ее из находившейся рядом небольшой канавки, возле которой лежали тела мёртвых. Спали под открытым небом на голой земле, потому что строить шалаши тоже не разрешали. По ночам поднималась ужасная стрельба. Помню, что кто-то кричал: «Бьют из Юрков» (Юрки – это соседняя деревня, из которой позже привели людей в лагерь). Кто не в силах был идти, того расстреливали не церемонясь. Немцы применили в лагере бактериологическое оружие: заразили всех тифозными вшами с самолёта, поэтому вокруг свирепствовала эпидемия тифа. Но мне и маме повезло, потому что мы переболели еще до лагеря.
Никто не рассчитывал на спасение, но оно пришло 19 марта 1944 года, когда войска Красной Армии освободили узников.
-День освобождения я помню, как сейчас. Утром шел пушистый белый снег, вокруг царила мёртвая тишина. На рассвете немцы выстроилась в четыре колонны и покинули лагерь без боя. Все люди сразу вышли из своих укрытий и начали плакать, кто от потери родственников, а кто от радости. Когда появились красноармейцы, мы испугались, потому что не доверяли уже никому, но потом поняли, что нас пришли спасать. После освобождения лагеря было принято решение: всех узников отвезти подальше от фронта. Дорога была долгой и изнуряющей.
-Пришли мы с начала в деревню Медведев. Вся территория деревушки была заминирована, передвигались «гуськом», вокруг лежали трупы детей, женщин, стариков – жуткое зрелище.
Поселились в каком-то доме, хотя эту постройку и домом назвать сложно: в нём было и только печь да крыша. Следующая остановкой была деревня Тидов, там нас обработали лекарствами от вшей. Далее направлялись в деревню Замещане, оттуда на машинах перевезли людей на железнодорожную станцию Холодники, чтобы отправить еще дальше за линию фронта. Всех сортировали по вагонам, возле каждого из них стоял человек, который отвечал за посадку. Ночью немецкий самолёт начал бомбёжку станции. Поднялась жуткая паника, крик, плачь, люди испугались, бросились к выходам из вагонов. Я, забыв обо всём, поспешил укрыться в первой попавшейся землянке. Когда рассвело и бомбёжка прекратилась, я вышел и начал искать мать. Увидел её, перевязывающую раненого человека. Но больше всего меня поразило много окровавленных, обездвиженных тел. На земле лежали десятками погибшие. После долгих переездов с железнодорожной станции Василевичи до деревни Козетов, где и прожили до освобождения Октябрьского района. После радостного известия пешим ходом добрались домой, в деревню Ломовичи.
Война разрушила всё.
Всё что нажито честным непосильным трудом, было уничтожено. Людям понадобилось немало времени, чтобы восстановить разруху и начать жить по-прежнему.
- Пришли домой. Есть нечего, денег тоже нет. Летом нас кормил лес: ходили собирать грибы и ягоды, а вот зимой приходилось худо.
И как жить дальше?
В 1944 году отправила мать меня в школу. Таких же, как я, оборванных ребятишек было много. В школе имелся один букварь на всех. Только вот как думать об учёбе, когда ты не ел сутки? Поэтому от безысходности я с остальными детьми ходил добывать ежу в Глусский район – в деревни Баянов, Погорелое, Пятёнка. Набросив сумочку на плечи, я просил у людей чего-нибудь съестного, а потом нес домой и шёл на уроки. Когда совсем прижал голод, то, закончив два класса (мне уже было одиннадцать лет), поехал вместе со старшим братом в деревню Строи Брестской области искать хоть какой-нибудь заработок. Брата сразу взяли на работу, а меня с трудом, потому что я был совсем ещё мал. Жили на хуторе. Целое лето я проработал пастухом всего лишь за мешок зерна, но и то был очень рад этому.
В 1952 году окончил семь классов. В восьмой не пошёл, потому что школа была платная, а где мать денег возьмет, чтобы меня выучить? Подавал документы в Минск на киномеханика, меня приняли, но я не поехал учиться опять же из-за того, что не было денег. Навсегда распрощавшись со своей мечтой о хорошей профессии, пошёл работать на железную дорогу, а потом позвали в армию в Сибирь. Там окончил водительские курсы и три года «шофёрил», будучи солдатом-срочником. Познакомился со своей будущей женой, Лидией Афанасьевной, с которой счастливо прожил в браке более пятидесяти лет. А потом мы вместе приехали в мою родную деревню Ломовичи, где она до пенсии проработала фельдшером на фельдшерско-акушерском пункте, а я трудился шофёром ПМК-37. Супруги вырастили троих детей: сыновей Валерия, Юрия и дочь Галину.
Лагерь смерти «Озаричи» Станислав Степанович запомнил навсегда. Для него это были уроки жизни, испытания на выдержку. На мой простой вопрос, что для него является счастьем, он ответил не раздумывая: -Мирное небо над головой, улыбки и смех детей, счастливые семьи, жизнь без войны – это для меня верх счастья.
Не хочу, чтобы повторилось всё то, что я когда-то пережил.
Нужно жить ради мира на земле!
Наумова Юлия, учащаяся 7 класса.
